Бабушка Наташа

Мы часто просили бабушку рассказать о том, как им жилось «под немцем». Она тихо плакала, старалась избегать разговоров, говорила, что лучше нам этого не знать. Наверное, так тяжелы были воспоминания. Но кое-что она нам рассказала.

«Когда немцы вошли в село, всех жителей собрали на центральной плошади, часть людей тут же расстреляли, в основном это были мужчины, которых не взяли в армию, и сказали, что так будет с каждым, кто им не будет подчиняться. Потом начались грабежи. Немцы забирали все: еду, теплую одежду, кур, свиней, овец, коз, овощи, собранные на зиму с огородов. Забрали все, обрекли местное население на голодную смерть. Меня, маму и сноху с двумя маленькими племянниками немцы выгнали из дома в сарай, — говорит бабушка. — Мужиков у нас не было. Папа умер до войны, а старший брат в самом начале войны пропал без вести. Как выжили первую зиму — в голоде и холоде — одному богу известно. Весной начали собирать съедобную траву, корешки, сажать овощи. Но самые страшные испытания были еще впереди».

С осени 1941 до зимы 1943 года в ходе военных действий село Щигры несколько раз переходило от войск Советской армии к немцам, и наоборот. Каждое возвращение немцев сопровождалось новыми жестокими зверствами: расстрелом целых семей, чьи родственники уходили к партизанам и в Красную армию, изнасилованием женщин, избиением детей. «В конце весны — начале лета 1943 года немцы в очередной раз вошли в село, собрали всех жителей (к этому времени остались только женщины с маленькими детьми, старики да старухи и мы, подростки — ребята и девчата 13–15 лет) и погнали нас, как стадо животных, в неизвестном направлении под дулами автоматчиков. На какой-то железнодорожной станции нас всех загрузили в вагоны и повезли. Ехали несколько дней. Еды нам не давали.

Правда, на железнодорожных переездах разрешали некоторым выходить из вагона за водой. Нас привезли в Литву». Дальше бабушкины воспоминания путаются, то ли возраст дает о себе знать, то ли воспоминания не хотят «выходить наружу». «Нас привезли в лагерь недалеко от Каунаса, загнали в старые железобетонные сооружения, — вспоминает бабушка. — Мы узнали, что этот лагерь жители Каунаса называли „Фортом смерти“. Сюда гитлеровцы сгоняли для уничтожения советских людей и военнопленных».

Из книги «Говорят погибшие герои» (1975 год) я прочитал, что в камерах форта было расстреляно и сожжено свыше 70 тысяч человек. «В лагере были собраны жители многих областей СССР, — продолжает бабушка. — Через несколько дней нас начали сортировать и разлучать с родными. (Эти воспоминания для бабули наиболее тяжелы, слезы сами текут по щекам.) Мне к тому времени исполнилось 15 лет, но я была маленькая и худенькая, несмотря на это меня все равно разлучили с родными. Всю молодежь 14-16-ти отобрали, опять загрузили в вагоны и повезли дальше, в Германию.

Из земляков моими попугчиками стали Тарасова Прасковья и брат с сестрой Мишины Иван и Прасковья. По приезде в Германию нас почему-то направили в баню». (Этот эпизод очень отчетливо запомнился бабушке. Возможно, после стресса разлуки с близкими и тяжелой дороги теплая вода воспринималась как-то по-одо-бому.) «После мойки нас распределили по разным лагерям. Именно здесь я рассталась с братом и сестрой Мишиными, с которыми встретилась только через 2 года, по возвращении из Германии, в родном селе. Боясь разлуки и с подругой Паней Тарасовой, во время переклички я назвалась ее фамилией.

С этого момента я стала числиться как Тарасова Наташа. Нас привезли в лагерь, в город Мюнхен. Название лагеря я не помню. Мы работали на заводе по 15–18 часов. Все время держались вместе с подругой, названой сестрой, Паней. Вместе голодали, страдали, плакали, наверное, это и помогло нам выжить».

Моя бабушка в своей речи часто использует пословицы, русские народные поговорки, и на мой вопрос: «Как вам жилось в Германии?» — она отвечала: «Чужедальняя сторона горем посеяна, слезами поливана, тоской упитана, печалью огорожена», «На чужбине родная землица во сне снится». «Бабуль, а как немцы относились к вам?» — спрашиваю я. Задумывается: «Не помню. Нет, был на заводе мастер — старый немец.

Мы его называли „добрый мастер“, который с пониманием относился к нам, не кричал, не бил, не ругал, а даже заботился: если ночью кто-то из девчонок засыпал у станка, он его выключал, давая возможность отдохнуть и избежать травмы». «А кто бил и кричал?» — допытываюсь я. «Была у нас одна собака (у бабули опять появляются слезы). Издевалась как могла. Надзиратель из наших, с Украины. Била, отбирала у девчонок жалкие пожитки и еду, продавала девушек немцам. Пока пьяной не напивалась, не успокаивалась. Лютовала страсть как.

Освободили нас американцы в 1945 году. Точно помню, что пришли они в лагерь ночью. Я первый раз увидела негра — солдата. Помню, мы с Паней начали смеяться. Не знаю, что могло послужить этому истерическому хохоту: то ли радость освобождения, то ли первый раз увиденный негр. Мы просто смеялись без какой-либо задней мысли.

Вернувшись в родное село, испытала новые страдания — репрессии.

Всех угнанных в Германию стали считать изменниками Родины. Брат и сестра Мишины из села пропали почти сразу, как только мы все вернулись домой, и о них я больше ничего не слышала. Паню Тарасову взяли в 46-м. Меня спасло лишь то, что я в Германии была под чужой фамилией. От греха подальше в 1946 году я уехала из родного села к своей старшей сестре Ольге в Алферово, что в Клинском районе Подмосковья. И все эти годы жила под страхом ареста…»

В прошлом году моя бабушка Наташа умерла. Но то, что я рассказал в сочинении, — это ее воспоминания. Более 50 лет она молчала, не рассказывала, что была насильно угнана в Германию. И лишь когда начали оформлять документы в «Фонд взаимопонимания и примирения» для компенсации «За рабский труд» (так написано в немецком законе), мы смогли разговорить бабулю. Компенсацию она так и не получила, а у нас остался ее рассказ, да справка о том, что она была угнана немцами на принудительные работы в Германию.

ШИРОКОВ Евгений