Возвращение русской смуты

Фома

Н азвание нынешней «Темы номера» может кого-то удивить. Освобождение Москвы от польских интервентов, которое мы празднуем 4 ноября, вместе с церковным праздником Казанской иконы Божией Матери, — это события 400-летней давности. Какая тут может быть связь с сегодняшним днем? Самая прямая, поскольку в русской истории смуты возникали и продолжают возникать. Солженицын даже дал название этому явлению — «красное колесо». Оно катится и постоянно порождает все новые и новые трагические коллизии в нашей истории. Революция 1917 года и Гражданская война — разве это не еще одно смутное и страшное время? Разве недавние, памятные нам события 1991 и 1993 годов не из того же ряда? Разве не чувствовали мы тогда того же дыхания смуты — как «дуновения чумы» у «бездны мрачной на краю», говоря словами Пушкина? (Вот, кстати, еще один великий русский человек, который задумывался об этой теме глубоко и всерьез).

Можно ли найти в таких очень разных событиях нечто общее? Можно ли выявить в природе смут один и тот же, всегда одинаковый, вирус — и научиться ставить диагноз? Имеют ли вера и церковность какое-то отношение к упреждению смуты? Нам кажется, что да. И проблема веры и доверия здесь как раз ключевая. Ведь если вдуматься, то всякая смута сопряжена у нас с двумя взаимосвязанными вопросами: о власти и об авторитете. Всякий раз в начале этих событий раздается крик, похожий на цитату из кинокомедии про Ивана Васильевича, меняющего профессию: «А царь-то — ненастоящий!» Однако, если абстрагироваться от кино и посмотреть на исторические реалии, то в этом крике гораздо больше страшного, чем смешного. В нем глубокий кризис доверия к власти, неважно, царской или какой-то иной. Он поднимал людей в Угличе после гибели царевича Димитрия. Он заставлял их метаться между множеством лжедмитриев, убивать и грабить друг друга. При Пугачеве он означал виселицу для того, кто, как комендант Миронов из «Капитанской дочки», отказывался видеть в казаке Емельяне царя Петра III. Наконец, этот крик, раздавшись в 1905 году после Кровавого воскресенья, повел народ уже против самой идеи русской монархии, погибли миллионы.

Сознание русского человека всегда, в силу особой роли для него государства, ждет от вождей внятных разъяснений, почему именно за ними должно последовать общество. Любое сомнение в праве власти и ее законности, тем более двоевластие, чревато либо революцией, либо репрессиями. И, свергнув, а потом расстреляв последнего российского государя, мы не только не решили вопрос, но еще более обострили его.

Однако кроме авторитета власти есть для русского человека более высокий авторитет, базирующийся на православной религиозной традиции. И всякая смута несет в себе удар не только по основам государственности, но и по основам нашего мировоззрения. В XVII веке люди не сомневались в бытии Божием. Но поставили под сомнение те заповеди, которые содержит Библия. К началу ХХ века под сомнением «оказался» Сам Бог, а все верующие в Него стали объектом гонений. При этом люди надеялись найти утешение в новой вере — в скорое наступление коммунизма. Но хватило ее ненадолго.

Что же происходит сегодня? Несмотря на возрождение Церкви, мы рискуем оказаться перед лицом новых смут. Но только в этот раз действующим лицом может стать общество людей без единой веры и общих ценностей.

Прообразом служат нам события 1993 года. Однако в этом трагическом эпизоде, кроме вопроса законности власти, звучит тот же самый вопрос о Церкви и правде Божией. Тогда, в 1993-м, Церковь оказалась единственной силой, которая, пусть лишь на несколько дней, но смогла усадить политических врагов за стол переговоров. Она же, через обращение Патриарха и Синода, предупредила и тогдашних, и будущих борцов: «Несмотря на то, что посредническая миссия Церкви была принята сторонами противостояния, люди попрали нравственные принципы и пролили невинную кровь. Эта кровь вопиет к Небу и, как предупреждала Святая Церковь, останется несмываемой каиновой печатью на совести тех, кто вдохновил и осуществил богопротивное убийство невинных ближних своих. Бог воздаст им и в этой жизни, и на Страшном суде Своем». Многие не помнят или даже не знают об этом церковном призыве к примирению. И, учитывая историческую логику, в которой Церковь от смуты к смуте подвергалась все большим ударам, вообще мало думают о том, какую роль Православие способно сыграть в предотвращении возможных новых междоусобиц.

К сожалению, если сегодня заходит разговор о роли Церкви в политической сфере жизни, то зачастую обнаруживается полное непонимание природы Церкви. Она обращена не к «массе», в ее цели не входит возглавить политическую борьбу. Ее главная задача — разговор лично с каждым человеком. Главная борьба ее — за духовную целостность конкретной личности, против той «разрухи в головах», в которой знаменитый герой Михаила Булгакова видел корень наших бед. Если благодаря обращению ко Христу человек преодолевает смуту в себе самом, то появляется надежда не допустить смуты между людьми. Это было бы очень трудно сделать, начнись смута вчера или сегодня. Но у нас, слава Богу, пока еще есть время.